Провинция справляет Рождество... Нет, не так - столица отмеча-

ет Новый Год. Ну а в остальном все, в общем, похоже. Вместо омелы,

конечно, электрические гирлянды, и факелы у дворца не дымятся...

хотя Вечный огонь - чем не факел? В эту ночь он менее всего напо-

минает о жертвах и смертях и кажется продолжением праздничной ил-

люминации... Впрочем, нет - пламени никогда не сравниться с безза-

ботным и бездумным весельем лупоглазых электрических огней. В пла-

мени всегда есть что-то древнее и таинственное... что-то зловещее.

Поэтому человек и способен смотреть на пламя часами. Оно заворажи-

вает, как взгляд хищника завораживает жертву.

     Но сегодня Вечный огонь никого не интересует. "В проулках -

толчея и озорство. Веселый, праздный, грязный, очумелый народ тол-

пится позади дворца." Вот это за семнадцать веков ничуть не измени-

лось. Ну, может быть, не столь грязный, как тогда - хотя, если по-

нятие "грязь" толковать философски... И уж, конечно, надо быть очу-

мелым, чтобы теплому дому, праздничному столу или хотя бы уютному

креслу перед телевизором предпочесть ночной мороз в центре Москвы

и толпу таких же ненормальных незнакомцев. Больше всего здесь, ко-

нечно, молодежи, но есть и семьи с детьми, и люди средних лет, и

даже старики - эти-то уж точно выглядят совсем безумными.

     В Александровском саду народу сравнительно немного, но ближе

к Красной площади толпа густеет. Пока еще, впрочем, можно различить

ее отдельные атомы - компании, парочки и немногочисленных одиночек.

У многих с собой спиртное - у кого-то шампанское, но чаще пиво.

Эти, как правило, уже приложились, не дожидаясь боя курантов. Кто-

то пришел сюда, чтобы выпить на морозе, поорать с друзьями, по-

глазеть на иллюминацию, шарахнуть в ночное небо китайской пиротех-

никой... кто-то рассчитывает подцепить случайную подружку или пар-

ня - в новогоднюю ночь так легко завязываются знакомства... есть,

должно быть, и такие, что рассчитывают на встречу, которая изменит

всю их жизнь... Студенты, пэтэушники, старые друзья и новые прия-

тели, родители и дети, размалеванные девчонки и раскрасневшиеся

старушки, коренные москвичи и приезжие - попадаются даже негры, уж

этих-то какая нелегкая вынесла на московский мороз... Все такие

разные, и все, в сущности, на одно лицо - веселое, глупое, беспеч-

ное.

     Они не знают, что они - дичь.

     Три минуты до полуночи. Я иду в сторону Исторического музея.

На самой площади мне пока что делать нечего - там сейчас не про-

толкнуться, да и попадать в камеру какого-нибудь телеоператора,

снимающего гулянье, мне не хочется. Может, это и суеверие, но -

можешь не светиться - не светись. Со стороны площади доносится не-

внятный отсюда голос Президента - на ГУМе установлен большой экран,

идет трансляция телеобращения...

     -Подайте на хлеб, пожалуйста.

     Бомж. Неожиданно высокий, чуть ли не выше меня ростом. Иди,

иди, дядя, знаем мы твой хлеб сорокаградусный... До конца ночи он

почти наверняка получит свое - вокруг слишком много празднующего

народа, желающего любить и благодетельствовать все человечество.

Наверное, ему достанется даже не одна недопитая бутылка. А значит,

под утро он заснет в какой-нибудь подворотне и, разумеется, замерз-

нет насмерть. И правильно. Никому он не нужен, и себе самому в том

числе. Я не собираюсь приближать его смерть, но и спасать его тем

более. Мне он тоже не нужен.

     Странно, раньше ко мне никогда не приставали нищие. Как чувст-

вовали. А теперь - уже не первый случай. Старею, что ли? И милиция.

Эти, к счастью, не пристают и теперь. Всю жизнь живу в Москве, и ни

разу у меня не проверили документов. Вот как раз, легок на помине.

Сержант. Стоит, скучает - у всех вокруг праздник, а у него дежур-

ство. Хотя какая, в сущности, разница? Стоит там же, где они, видит

и слышит то же самое... Разве что выпить нельзя, да и то лишь фор-

мально. Зато он может обломать кайф любому из них - это ли не ком-

пенсация? Но мне он кайфа не обламывает. А если бы и попробовал -

не получилось бы. Документы у меня в полном порядке. И на оружие

разрешение есть. Хотя не очень-то оно мне и нужно, оружие... Но -

случаи бывают разные, как говорил поручик Ржевский, смазывая зад-

ницу вазелином.

     Вот и бой курантов. Толпа взрывается криками, хлопает шам-

панское, незнакомцы поздравляют друг друга. Со стороны Тверской

с треском взлетает ракета, волоча за собой рассыпчатый хвост искр.

Почему люди так любят праздновать очередную веху на своем пути к

смерти? Одна из моих немногочисленных знакомых говорила: "Празд-

новать день рожденья - это все равно, что праздновать, что у тебя

из кармана вытащили тысячу баксов." К Новому Году это в той же ме-

ре относится.

     Может быть, они и пьют затем, чтобы об этом забыть?

     Плохо, что много пьяных. Алкоголь придает крови неприятный

привкус. Впрочем, он же делает жертву расслабленной и неосторож-

ной. Хотя это, в свою очередь, снижает удовольствие от охоты. Прав-

да, только для ценителей. Нет в мире совершенства, как говорил Лис

из "Маленького принца". Он тоже был охотником.

     Над гостиницей "Москва" - огромные буквы "БАЛТИКА". Реклама

пива. В советские времена там был лозунг "Коммунизм победит!" То-

же чушь, конечно, но те буквы были в несколько раз меньше и хотя

бы смотрелись не так безвкусно.

     Холодно, черт побери. А ночь у меня может оказаться долгой.

Все же сворачиваю в сторону Красной площади. В толпе теплее, как

ни противно это звучит. На меня никто не обращает внимания - па-

рень в темно-синей куртке и вязаной шапке, спешащий по своим де-

лам. Спешка и деловой вид - надежная защита от компаний придурков,

готовых лезть с поздравлениями к первому встречному.

     Мертво чернеющий на фоне праздничных огней мавзолей походит

на исдохшее доисторическое чудовище. Или, скорее, на огромный не-

уклюжий танк, может быть, даже с паровым двигателем, последний из

армии агрессора, еле доползший сюда и брошенный ржаветь под стеной.

Толпе нет до него дела, как и до Вечного огня; празднующих не за-

ботит, что в десятке метров от них лежит труп. И правильно не за-

ботит. Труп - одна из самых безобидных вещей на свете. Особенно

по сравнению с тем, чем этот "танкист" был при жизни. Охотники по

сравнению с ним - просто вегетарианцы. Хотя наверняка охотники были

и среди большевиков. И среди нацистов, и среди французских револю-

ционеров, и среди испанских инквизиторов.

     Меня все-таки пытаются втянуть в хоровод. Вежливо уклоняюсь.

Скандалы мне ни к чему. И компании тоже ни к чему. Меня интересуют

одиночки, в крайнем случае - парочки.

     Лобное место. Здесь, между прочим, никогда никого не казнили.

Казнили рядом, а с Лобного места лишь зачитывали приговор. И вообще

оглашали указы. Считать Лобное место символом казней - так же глу-

по, как считать таковым газету или телевизор. Однако считают.

     Но Лобное место их сейчас тоже не волнует. Как Мавзолей, как

Вечный огонь. Вообще просто удивительно - сколько здесь, в самом

центре столицы, символов смерти. Да и сам Кремль, с его многове-

ковой кровавой историей - не главный ли из них? И как, в сущности,

странно выглядит эта пляска на костях, эта веселящаяся толпа сре-

ди мрачных призраков минувшего...

     Дохожу до Василия Блаженного, поворачиваюсь, смотрю на пло-

щадь. В свое время сюда приземлился Руст. Представляю, что было бы

сейчас, вздумай он сесть прямо на эту толпу... Кстати, в панике и

давке погибло бы куда больше народу, чем под винтом легкой "Сесс-

ны". Но подобная бойня - не в стиле охотников.

     Толпа постепенно разжижается. Многие идут гулять в сторону

Тверской. Пойду и я в том же направлении. На прощание скольжу взгля-

дом по лицам. Может, все-таки кто-то из них? Нет, вряд ли. На пло-

щади остаются в основном компании.

     Я снова на Манежной. У гостиницы сворачиваю налево, поднимаюсь

по широким ступеням. Под моими ногами - подземный торговый комплекс.

Когда-то здесь шумели многотысячные демократические митинги... Те-

перь вот этот комплекс - символ того самого капитализма, за который

те митинги ратовали. Справедливость восторжествовала, так сказать.

Говорят, комплекс абсолютно убыточен, "самая дорогая яма в Москве".

Не знаю, да меня это и не интересует.

     Летом здесь всегда полно молодежи - сидят на всех скамейках и

вокруг центрального купола-часов. В мороз, понятно, особо не поси-

дишь, и сейчас здесь народу довольно мало. В основном парочки и се-

мьи, гуляют туда-сюда. Сворачиваю влево и останавливаюсь, облоко-

тившись на парапет. Смотрю вниз, на церетелиевский зверинец. Там

две девчонки, судя по виду - скорее всего, студентки, о чем-то та-

раторят друг с другом. У одной в руке банка пива. Через каждые не-

сколько секунд они принимаются визгливо и противно ржать. Ненавижу

женский смех. Нет, я вовсе не против женского голоса как такового.

Женщины могут очень красиво петь, например, но смеяться им противо-

показано. Хуже, чем гвоздем по стеклу. Исключения бывают, но редко.

     Кстати, когда они вопят от ужаса, это тоже не многим лучше.

     Смотрю на них долгим изучающим взором. Одна - та, что без пи-

ва - чувствует. Поднимает голову и встречается взглядом со мной.

     Ее смех обрывается. Забавно видеть, как меняется ее лицо. Она

поспешно оборачивается к подруге: "Пойдем отсюда." Та не понимает,

но позволяет себя увести.

     Ну и ладно. Чувствует опасность - значит, будет жить. Жертвами

становятся те, кто не чувствует.

     Иду в сторону сияющей всеми огнями Тверской. Здесь. Интуиция

говорит мне, что жертву я встречу здесь. Такое количество разомлев-

ших, потерявших всякую бдительность людей - раздолье для охотника.

Но кто же, кто именно?

     Иду не спеша, внимательно присматриваясь к текущей в обе сто-

роны толпе. Уши ловят обрывки разговоров. На моих глазах завязыва-

ется знакомство. Некоторое время иду за свежеобразовавшейся пароч-

кой, потом отстаю. Нет. Не то.

     Дохожу уже почти до Пушкинской, а чутье мне все еще ничего не

подсказывает. Останавливаюсь у какой-то витрины, изучаю отражение

улицы. Иногда это помогает. Краем глаза замечаю какую-то девушку,

свернувшую в подворотню. Выжидаю несколько секунд, незаметно огля-

дываюсь и устремляюсь следом. У входа в подворотню наклюняюсь, де-

лаю вид, что завязываю шнурок. Очень удобный повод, между прочим.

Единственная причина, по которой я не ношу ботинки на молнии.

     Нет, ничего подозрительного. Наконец вхожу в подворотню - как

раз вовремя, чтобы заметить, как одинокая фигурка еще раз сворачи-

вает за угол. Впрочем, ее все равно ничего не стоит вычислить по

следам на снегу. Однако, все-таки ускоряю шаг - теперь можно и не

успеть.

     Сворачивая за угол, слышу хлопок. Это дверца автомобиля. Де-

вушка заводит мотор и уезжает по переулку. Разочарованно возвра-

щаюсь на Тверскую.

     Может быть, стоит пройти дальше от центра? Сегодня на многих

улицах можно встретить гуляющих и беспечных... Но интуиция все еще

говорит мне, что это произойдет здесь.

     Выхожу на Пушкинскую, делаю круг, поворачиваюсь спиной к "Мак-

Дональдсу", иду обратно. Народу все еще много. Улицы начнут заметно

пустеть после двух - метро сегодня закрывается в три. Конечно, от-

нюдь не все встречавшие Новый год на улице, даже несмотря на алко-

гольный подогрев, решатся провести несколько часов на морозе. Про-

сто на смену им сейчас прибывают другие - те, что выпили и закусили

дома, а теперь отправились гулять. Но эти почти всегда прибывают

компаниями.

     Проходя мимо бывшего Моссовета, бросаю взгляд в сторону памят-

ника... и чувствую, как радостно ускоряется пульс: она! Совсем мо-

лодая, наверное, еще нет и восемнадцати. Ярко-желтая курточка. Без

шапки, одни лишь меховые наушники поверх светлых кудряшек. Дура,

так ведь и менингит получить недолго. Впрочем, ей сейчас не о ме-

нингите думать надо...

     Расходимся на встречных курсах. Она меня, конечно, не замеча-

ет, да и с чего бы. А вот я ее успеваю разглядеть очень хорошо.

Мордашка симпатичная, но сердитая. Должно быть, поцапалась со своим

парнем, поэтому и идет одна. А может, возлагала несбыточные надежды

на чудеса новогодней ночи. Будут тебе чудеса... Косметики нет -

или, по крайней мере, не видно. Это хорошо, терпеть не могу накра-

шенных.

     Прохожу еще немного, останавливаюсь, гляжу на табло световой

рекламы. Иду обратно. Благодаря яркой куртке мне хорошо ее видно

издали.

     Думаю, что делать, если она вместе со всеми дойдет до метро

и спустится вниз. Ехать следом за ней или продолжать поиск? Ко-

нечно, она - идеальная жертва. Но ведь может ей сегодня просто по-

везти. А я потеряю время, особенно если она живет далеко.

     Но - нет! Не доходя до Пушкинской, она сворачивает в переулок.

"Есть бог!" - сказал бы кое-кто в такой ситуации. Отнюдь, бога нет,

есть чутье, которое не подводит.

     Вот и я в том же переулке. Я умею двигаться совершенно без-

звучно, даже снег не скрипит под ногами. Впрочем, ей не до скри-

пов. Где-то недалеко, словно выстрел, взрывается очередная китай-

ская хлопушка - она даже не вздрагивает.

     Люди так беспечны! Особенно в новогоднюю ночь. Люди думают,

что опасны только пролетарские окраины, а в центре, в трех шагах

от Кремля и в двух - от кипящей огнями и жизнью Тверской, с ними

ничего не может случиться. На самом деле центр - это самое сквер-

ное место. На окраине, конечно, тоже 99 жителей из ста ничего не

предпримут, если вас будут резать прямо у них под окнами. Но один

все же позвонит в милицию. На окраине гуляют собачники с догами

и овчарками, там есть машины с поднимающей вой сигнализацией, есть

подъезды, куда можно забежать и звонить во все квартиры... Сейчас,

правда, везде домофоны, но в половине домов они уже сломаны. А центр

ночью - совершенно глухое место. Повсюду закрытые офисы, деваться

некуда. И даже если твой крик услышат на людной улице - никто не

обратит внимания. Подумают, что кто-то еще бурно выражает свою ра-

дость по поводу праздника.

     Впрочем, у хорошего охотника жертва и крикнуть-то не успевает...

     Нас разделяет метров тридцать. Немало, конечно, но ближе нель-

зя - спугну. Она подходит к подворотне. Я напрягаюсь. И точно!

     Нет, он не набрасывается на нее и не тащит внутрь. Он спокойно

выходит и падает, якобы поскользнувшись и сбивая ее с ног. Прими-

тивный зимний трюк "пикаперов" - любителей уличных знакомств. В

первый момент она, конечно, пугается от неожиданности, но потом

видит, что опасности нет. Он смущенно извиняется, они смеются, по-

могают друг другу подняться. Начало знакомству, считай, положено.

Но она не догадывается, каким близким и коротким будет конец...

     Я снова завязываю свой шнурок, наблюдая за развитием собы-

тий. Чутье чутьем, но вдруг он и правда просто пикапер? Но это вряд

ли. Пикапер бы не стал караулить на морозе в подворотне, он поискал

бы удачи на улице...

     Конечно, он меня заметил. Охотник есть охотник. Мне даже пока-

залось, что я вижу, как злобно сверкнули его глаза, но это, конеч-

но, иллюзия. Глаза охотников в темноте не светятся. Ну разве что

самую малость.

     Чтобы развеять его подозрения, спокойно прохожу мимо. Мне бо-

яться нечего - он не попытается напасть, ему вполне хватает ее.

Вопрос, куда он ее поведет - сразу в подворотню или для начала об-

ратно на улицу? Не хотелось бы тратить время на слежку за ними...

     Но ему тоже не хочется терять время. Он намерзся и проголодал-

ся. Говоря какие-то глупости насчет классного места, которое он тут

знает, он увлекает ее в глубину подворотни. Я успел отойти уже до-

статочно далеко, так что теперь вынужден бежать. Тут уже не до бес-

шумности, но приходится рисковать. Я уверен, что он больше не будет

медлить. Охотнику очень трудно сдерживаться, когда нежная и теплая

жертва уже у него в руках.

     Врываясь в темноту подворотни, я слышу приглушенный вскрик.

Еще два прыжка - и я наношу свой коронный удар в висок. Он валится

в снег. Она тоже.

     Неужели он успел? Нет, она жива и даже в сознании. Смотрит на

меня вытаращенными в ужасе глазищами - они кажутся огромными, как

в японских анимэ. Вот и говорите после этого, что японцы не комп-

лексуют по поводу своей узкоглазости...

     -Тихо-тихо-тихо, - говорю я ей за полсекунды до того, как она

начнет вопить. -Все уже хорошо. Я из милиции. Лейтенант Свиридов.

     Она, похоже, передумала кричать, но все еще смотрит недоверчи-

во. Сую ей под нос удостоверение. Разумеется, в такой темноте она

не может прочитать ни слова. Одновременно стараюсь загородить от

нее _этого_, чтобы она не видела его лица. Пятисантиметровые клыки

производят на неподготовленного человека слишком сильное впечатле-

ние. Особенно на того, кто только что чуть не стал жертвой. Но она

и так боится смотреть в его сторону.

     В фильмах ужасов показывают, как эти клыки растут непосред-

ственно перед укусом. Разумеется, это чушь. Даже мягкая ткань не

может расти с видимой скоростью, не говоря уж о зубах. Законы би-

ологии едины для всех, в том числе и для Охотников. Просто у них

в спокойном состоянии клыки спрятаны в скульные и подбородочные

пазухи. Наружу торчат только кончики, выглядящие точь-в-точь как

человеческие зубы - даже поверхностный стоматологический осмотр

не выявит различия. А в нужный момент клыки выталкиваются специ-

альными мышцами. На полную длину. Пять сантиметров сверху и два -

снизу. Сила сжатия - как у бультерьера. Очень, очень интересное

устройство челюсти. Насколько мне известно, такого нет больше ни

у одного вида на земле. Но ведь и ни одному другому виду хищников

не приходится столь тщательно копировать собственных жертв...

     А потом в газетах пишут об очередном маньяке. Или, того хле-

ще, о кровавой оргии сатанистов. Но Охотники - не то и не другое.

Они просто - Охотники.

     Это не значит, конечно, будто маньяков на самом деле не су-

ществует. Существуют, и еще как. Тот же Чикатило, к примеру, по-

лучил по заслугам. Но из пятидесяти двух трупов, которые ему при-

писывают, на его совести только тридцать восемь.

     Я поспешно переворачиваю его на живот, мордой в снег, и, за-

ломив руки за спину, защелкиваю наручники.

     -Он... живой? - наконец находит в себе силы спросить она.

     -Не бойся. Он больше не опасен.

     -А... кто он?

     -Серийный убийца. Мы давно его ищем. Ну ты как, оклемалась?

Идти можешь?

     -Дда... Вроде, - она поднимается, опираясь о стену. Шея чис-

тая, куртка не разорвана - он не успел. Наушники свалились, я от-

ряхиваю их от снега и подаю ей. Она вдруг всхлипывает.

     -Ну, ну, - я кладу руку ей на плечо и слегка встряхиваю. -Все

позади. Сейчас ты выйдешь на Тверскую и поедешь домой, да?

     -Я тут недалеко живу.

     -Ну, значит, пойдешь. Только не ходи по переулкам одна. До-

ждись других прохожих. Извини, но я не могу тебя проводить. Мне

нужно с ним закончить...

     -Я дойду, - кивает она. -Я длинной дорогой пойду, где народ.

     -Ну вот и хорошо. Может, валерьяночки? У меня есть с собой...

на всякий случай.

     -Нн... Ддавайте.

     Она с трудом проглатывает шарики, достает платок, сморкается.

     -Ну все, теперь иди.

     -А... - она спохватывается и смотрит на меня с удивлением, -

разве я не должна дать... показания?

     -А ты очень хочешь? - усмехаюсь я. -На нем и так уже дел на

десяток вышек висит. Ну, в смысле, вышку сейчас не дают, значит,

пожизненных... Одним больше, одним меньше - сути не меняет. А те-

бе на допросы таскаться, в суде выступать... Лет-то тебе сколько?

     -Семнадцать.

     -Ну видишь, даже не совершеннолетняя... В общем, координаты

свои оставь, если будет нужно - вызовем. А сейчас иди домой, за-

лезь в теплую ванну, а потом - спать.

     -Мне записать не на чем...

     Даю ей ручку и клочок бумаги. Ручка не пишет с мороза, она

отогревает ее дыханием. Наконец, что-то царапает, прижав клочок

к стене, и отдает его мне. Не глядя, сую в карман.

     -Спасибо вам!

     -Не за что. Работа такая.

     Она, наконец, уходит, оставляя меня с моим пленником. И во-

время - он скоро придет в себя. Затаскиваю его поглубже во двор,

достаю из кармана клещи. Четыре отработанных движения. Аккуратно

упаковываю окровавленные клыки в полиэтиленовый пакет. Негоже ос-

тавлять их у него во рту... и потом, имею я право на трофей? За-

клеиваю ему рот; кладя обратно пластырь, натыкаюсь на бумажный

клочок. Достаю, щелкаю зажигалкой, стряхиваю пепел в снег. Я мог

бы сперва посмотреть, как ее зовут, но мне это не интересно. Она

сделала свое дело. Пилюли, которые я ей дал - это не совсем ва-

лерьянка. Они действительно оказывают успокаивающий эффект... но

не только. Днем, когда она проснется, уже вряд ли будет что-нибудь

помнить о сегодняшней ночи. В крайнем случае - решит, что ей при-

снился кошмар.

     Корочки удостоверения я купил на Арбате, а текст и печать сде-

лал на лазерном принтере. Оно действительно похоже на милицейское,

но я не рискую быть привлеченным за подделку документов. В милиции

нет "спецотдела по борьбе с вампирами", так что с точки зрения за-

кона мое удостоверение - не более чем шутка.

     Он мычит, приходя в себя. Я подхватываю его под мышки и волоку

в темноту. Я тоже знаю неподалеку одно классное место.

     "Самая увлекательная охота - охота на человека." В боевиках

нередко можно встретить эту фразу. И большинство Охотников считают,

что это и в самом деле так. И лишь немногие, подобно мне, понимают,

что самая увлекательная охота - охота на Охотника!

     К тому же кровь Охотников гораздо вкуснее.

(C) YuN, конец декабря 2001 года